Ночь Волка - Страница 7

– Это называется, ты баню протопил, – сказал Марат, забравшись на полок, – кажется, здесь холодней, чем на улице.

– Спешка до добра не доводит, – не оправдываясь, философски заметил Шилов, – но ничего, ща поддадим, будет нормально, возможно, что ты и с полки слезешь.

– Это вряд ли, – сказал Марат, – пока баня не остынет, я отсюда никуда не тронусь. Мне торопиться некуда; башка болит, машина не заводится.

– И то, – согласился Шилов, – ах, ты, блин, веники забыл замочить.

Сверкая задом, он вылез в предбанник и вернулся с двумя высохшими вениками. Положил в шайку, залил кипятком. Потом набрал в ковш холодной воды и плеснул на камни.

– О, уже лучше, – заметил Марат.

Шилов плеснул еще и еще. Волна горячего пара затопила помещение.

– А-а, – отозвался Марат, почувствовал, как лицо покрывается испариной, – на зубах что-то скрипит.

– Это сажа, – сказал Шилов, – он поддал еще раз и присел.

– Пар есть? – спросил он.

– Есть, есть, – задушенным голосом ответил Марат, горячий воздух перехватывал дыхание, – хорошо.

И сказал он, что это хорошо, – добавил Шилов, подсел к Марату, закрывая уши. На носу его висела крупная капля.

– А что, башка-то болит до сих пор?

– Да.

– Ничего, сейчас пройдет, надо было похмелиться.

– Я не похмеляюсь.

– Ну и дурак.

– Сам дурак. У меня не от этого башка болит, а от угара. Говорил Гале, не закрывай вьюшку раньше времени, она все равно закрыла.

– Да, Галя – женщина упертая, чижолая.

– Это оттого, что она до сих пор не замужем, – сказал Марат, – вот, женишься на ней, она проще станет, и добрее.

Шилов что-то буркнул в ответ неразборчивое. Марат вопросительно посмотрел на Шилова. Капля, все еще свисала с носа, или это была уже другая капля. Подождав, пока она упадет, Марат спросил:

– Или ты думаешь, что обойдется?

– Вполне возможно, – бодро сказал Шилов, – ты вот на всех своих любовницах женился, они, что добрее становились? То, что ты сейчас не женат, говорит само за себя.

– Понимаешь, дело в том, что я женился на них слишком рано, чтобы они могли оценить мой поступок, или слишком поздно, исполняя, так сказать моральное обязательство. Жениться надо вовремя.

– Ну, тогда, я припоздал.

– А Бога ты не боишься? – лениво спросил Марат, – дело ведь не в том, что ты на ней не женишься, а в том, что ты ей не оставляешь шансов выйти за другого. Ей же не двадцать лет, и даже не тридцать. Нехорошо это.

– Ах, мон дье, Марат Иванович, – задушевно сказал Шилов, – кто вообще может знать, что хорошо и что плохо в этом мире. Ну, допустим, расстался б я с Галей, вышла бы она замуж за какого-нибудь подлеца и была бы несчастна, глядишь, уже развелась бы к этому времени, осталась бы с дитем на руках. А со мной ей хорошо, и мне с ней хорошо. Я, лично, считаю, что мне ее Бог послал.

– Интересно бы узнать еще ее мнение, – сказал Марат.

– Пошли отдохнем, – предложил Шилов.

Облились водой, и перешли в предбанник.

– На каких только шалавах я не женился, – задумчиво сказал Марат, – знаешь, как сказал Иосиф Бродский: «Привет тебе Тиберий, две тыщи лет назад, ты тоже, как и я женатым был на бляди».

– Как голова? – спросил Шилов.

– Кровь стучит в висках, не знаю, – ответил Марат.

Со всех щелей предбанника, а особенно от двери тянуло дымным холодным воздухом, но пока это было приятно для разгоряченных мужчин.

– Кровь у тебя сейчас разойдется в сосудах, и боль пройдет, – сказал Шилов. – А я, Марат Иванович, по поводу твоих упреков вот что тебе отвечу. Ты – человек благородный и по отношению к женщинам ведешь себя благородно как с равными. И в этом твоя беда, потому что женщина в принципе не человек.

– Шилов, кажется, ты договорился.

– А я настаиваю на своих словах и берусь доказать.

– Ну, попробуй.

– Коварство женщин, ставшее нарицательным, объясняется тем, что она, в отличие от мужчины, в большей степени подвержена природным инстинктам, то есть, она в большей мере животное, чем человек. Любить она будет того, кто ей по душе, спать с тем, кто ее больше удовлетворяет, родит дитя от наиболее породистого, а уж замуж выйдет за того, кто это дитя лучше прокормит. И никакого коварства здесь нет. Это все природные инстинкты. И относиться к женщинам надо точно так, как они относятся к мужчинам. А ты с ними миндальничаешь. Правильно я говорю?

– Ну, это, смотря, какие женщины, – рассеянно сказал Марат, – пойдем похлещемся.

– Пойдем, – легко согласился Шилов.

За стол сели в пять часов. За окном было совершенно темно. Галино пророчество сбылось; мороз немного ослаб, но началась метель. Рассвирепевший ветер снегом бился в окна, заставляя утонченную Веронику вздрагивать. На столе лежали три картофелины, которые разыскал в подвале Шилов, сваренные в мундире, и банка консервированной морской капусты.

– Как кружит, как кружит, – заметил Шилов, вернувшийся из похода во двор. Просто Артур Чилингаров, какой-то – полярная романтика, зимовка на южном полюсе.

– Почему на южном? – спросила Вероника, – или, может быть, Шилов, вы считаете, что там теплее, чем на северном.

– Нет, о юная «язва», – ответил Шилов, – просто слово юг, мне милее, чем слово север.

Он зябко передернул плечами, потер руки и произнес:

– Ну, что, как говорил Антон Павлович, «надо нарочно долго гулять по осеннему саду, озябнуть, вернуться в дом, выпить большую рюмку водки и закусить укропным огурцом, потом погодить и выпить другую».

– Ну, Шилов, ты просто цитатник какой-то, – восхитилась Вероника, – Мао Дзе Дун.

– Девушка, Вы путаете причину и следствие. Мао Дзе Дун никого не цитировал, его цитировали, а мне до этого пока далеко.