Ночь Волка - Страница 24

– Что вы себе вообразили, мне просто необходимо отдохнуть, привести себя в порядок, прежде чем явиться на глаза своему мужу. Сами виноваты, он попросил сводить меня на выставку, а вы меня напоили, и теперь строите из себя английского лорда.

– «Экое свинство», – подумал про себя Авдеев, вслух же сказал:

– Будет так, как вы хотите, прошу.

– Пойдемте этой дорогой, через кладбище.

– Пойдемте.

Поднялись по лестнице, прошли между рядами надгробных плит, грязно-серых мшистых с прозеленью, на которых рука древнего резчика оставила витиеватые, напоминающие иероглифы, славянские надписи и очутились под густой сенью деревьев; здесь было сыро и тепло, дорогу толстым ковром устилали облетевшие листья, пружинившие под ногами, пахло плесенью и землей. Немного поодаль, внизу, на террасе, лупцевали друг друга два любителя кун фу, босоногие в синих одинаковых трико. Юлия остановилась и повернулась к Авдееву. Авдеев торопливо сказал:

– Осталось метров восемьсот.

Ненужные слова; произнеся их, Авдеев понял, насколько они были неуместны, потому что руки его сами поднялись и взяли девушку за плечи. Губы ее были холодны и отравлены безумием, но до этого он заглянул в ее неправильные глаза, и прочел в них приговор. Не было никакой возможности добраться домой: они прошли еще немного, и спустились вниз по склону, туда, где росли густые кусты орешника. Авдеев сорвал с себя плащ и бросил на землю. Податливое тело Юлии доводило его до исступления, он держал ее за талию, когда она откинулась, и провисла до земли, как гимнастка, Авдеев осторожно отпустил ее на спину, глядя сверху на ее прекрасное лицо с большими миндалевидными глазами. Девушка расстегнула рубашку, лифчика на ней не было, и освободившиеся груди тут же упали в стороны. Она стянула с себя трусики и подогнула ноги.

– Чего же ты ждешь? – сказала она жалобно, – иди ко мне.

Авдеев опустился на колени и сначала прижался лицом к ее животу. Никогда в жизни он не испытывал такого острого желания, темнело в глазах и он лег поскорее, опасаясь лишиться чувств. Единение их было коротким и невыносимым. Наслаждение и боль, вот чувства, которые они испытали. Когда все было кончено, Авдеев отстранился, чтобы посмотреть на ее лицо, и увидел слезы, вытекающие из ее миндалевидных глаз. Потом они отправились к Авдееву, где Юлия привела себя в порядок, приняла душ, полежала с полчаса на его кровати, разглядывая стены, картины, книги, удовлетворяя свое давнее любопытство; кстати говоря, в квартире она хранила верность своему мужу, так что опасения Авдеева оказались напрасны. Затем Авдеев проводил ее до стоянки такси, и она уехала.

– Вот и все, – сказала Вероника, – то, что было дальше, уже неинтересно: скажу только, что больше они никогда не встречались, хотя Авдеев еще долго проработал с Юлиным мужем; до тех пор, пока тот не обанкротился, и все это время, что он работал, он звонил своему боссу домой по разным делам.

Юлия брала трубку, вежливо здоровалась и подзывала мужа.

Вероника замолчала, и за столом воцарилось молчание. Почему-то все избегали смотреть на Марата, который сидел с непроницаемым видом, и порывался погасить пальцем пламень свечи. Желая разрядить обстановку, Галя сказала:

– Одна я осталась, может и мне чего рассказать?

– Расскажи, – произнес Шилов, – если тебе жизнь не дорога.

– Ну, я же не о себе буду рассказывать, – ехидно объяснила Галя, а о своей подруге.

– Хорошо они устроились, – заметил Шилов, – а Марат Петрович? Главное есть на кого свалить, на мифическую подругу, на фантом, на мираж.

И тут же предложил:

– давай по грамульке, пока Галя будет делать свой выбор между жизнью и смертью.

Но Галя уже решилась.

– Я, конечно, не так умно говорить буду, – начала она, – я баба деревенская, словесных изысков и философии от меня не ждите. Ну, а если что, мне автор поможет.

– Деревенская, но зато с высшим образованием, – гордо заметил Шилов, – а вот я коренной москвич, в третьем поколении, только аттестат зрелости имею, правда, я всю жизнь самообразованием занимаюсь, – скромно заметил Шилов, – о чем можно догадаться по моей эрудиции. Но это я так к слову, говори Галя, я уже понял, что слово «Жизнь» ты вычеркнула из списка за ненадобностью.

Рассказ Гали

Нести охапки роз, отрадней нету груза
И розы разбросал отрадный лад «новруза»
Низами.

Мы в супруги возьмем себе дев с глазами дикой лани;
а если мы девы сами,
то мы юношей стойных возьмем в супруги,
и не будем чаять души друг в друге.
И. Бродский.

Ведь я, как в Москву приехала, долгое время в общежитие жила в институтском, которое постепенно стало семейным…

– Как общежитие монаха Бертольда Шварца, – перебил ее Шилов и едва успел увернуться от брошенной в него деревянной ложки.

– … С той поры прошло много времени, было это в начале восьмидесятых, а сейчас, к сожалению, наступил двухтысячный год, сколько лет назад это было, считайте сами, а я не буду, не хочу расстраиваться. Я иногда встречаю людей живших в том общежитии, и, что характерно, ни одна пара не сохранилась в первоначальном составе, все расстались друг с другом, а я так им завидовала в то время; то есть, выходит, что время уравняло наши шансы. Я живу одна, если не считать этого прохвоста, который пьет мою кровь. Те девчонки, бывшие в то время замужем, сейчас одни, у многих дети, как напоминание о счастливом времени; а я рада, что у меня и этого нет, я не из тех, кто любит травить себе душу воспоминаниями. Между прочим, я много думала о том, почему так все вышло. Я не себя имею в виду, я-то отдельный случай, я всех их имею ввиду…