Ночь Волка - Страница 48

Нынче ветрено и волны с перехлестом
Скоро осень, все изменится в округе.

Вероника, поднося ложечку ко рту, с любопытством посмотрела на собеседника. Она ела мороженое, а он пил пиво местного розлива. Вероника уезжала в этот день. Глядя на море, Марат сказал:

– Что-то мне этот пейзаж напоминает, а что, не могу вспомнить.

– Надо вспомнить, – серьезно сказала Вероника, – это очень важно.

– Попробую, – улыбнулся Марат, – какие-то слова – «зелень лавра, доходящая до дрожи», – нет, не то, вернее то, но не совсем, – «стул покинутый, оставленное ложе, ткань впитавшая полуденное солнце, – это уже ближе, а вот, – «Понт шумит за черной изгородью пиний, чье-то судно с ветром борется у мыса, на рассохшейся скамейке – Старший Плиний, дрозд щебечет в шевелюре кипариса».

– Вероника засмеялась, держа в руке ложечку с мороженым и, встретив вопросительный взгляд Марата объяснила:

– Ничего, просто мне очень хорошо.

…Хлопнула дверь в сенях, прожамкали резиной сапоги и остановились у лица Марата.

– Может, че потерял, мужик, а? – глумливо спросил Костин, приподнимая голову Марата мыском заснеженного сапога.

– Да нет, – сдавленным голосом проговорил Марат, – прилег просто, дай, думаю, изменю угол зрения на возникшую ситуацию.

– Ну и как оттуда, снизу?

– Так же погано, как и сверху.

Костин убрал сапог, и голова Марата со стуком ударилась о пол. Взявшись одной рукой за ворот, другой за спинку стула, Костин вернул Марата в исходную позицию и даже отряхнул его.

– А я подумал, что ты бежать хотел.

– Ну что ты, куда бежать то, – в лесу волки, машина не заводится, а тут такая приятная компания.

– Это, как понимать-то, ирония, что ли?

– Понимай, как хочешь.

– Ну, – ну.

– Костин сел на диванчик, стащил сапоги и положил замотанные в портянки, ноги, на стул, ружье положил на колени.

Марат поморгал глазами, прогоняя радужные искорки, появившиеся перед глазами.

– Че моргаешь?

– Голова раскалывается.

– Хочешь, таблетку дам.

Марат криво улыбнулся.

– Чего щеришься?

– Мне это напоминает историю, как один смертник в тюрьме перед самой казнью отравился, и доктора его еле спасли, буквально с того света вытащили, а когда он выздоровел, его казнили.

Костин захохотал, а потом, оборвав смех, сказал:

– Похоже.

– Может, ты меня застрелишь, уже, – попросил Марат, – а то башка болит, аж в глазах сверкает.

– Ишь ты, – усмехнулся Костин, – куда же я потом пойду, на ночь глядя.

– Зачем же тебе уходить? – спросил Марат.

– Да мало радости с трупом в одной компании сидеть, пояснил Костин, – от мертвеца отрицательные флюиды идут.

Надо же, маньяк, маньяк, а мнительный какой, – заметил Марат. – Теперь эта ситуация напоминает мне анекдот; как чукча пригласил русского поохотиться на медведя, поспорили, кто лучший охотник – нашли берлогу, подняли медведя, тут чукча разворачивается, и бежать, русский за ним. Так они бегут, а медведь за ними, русский кричит: «Зачем бежим, стрелять надо», а чукча: «Не надо стрелять, бежать надо». Русский останавливается, вскидывает ружье – бац, и медведя наповал. Радуется, довольный, чукче показывает, мол, а ты говоришь, бежать. А чукча ему – глупый ты, а еще говоришь, хороший охотник, теперь медведя до яранги тащить надо, а так бы сам добежал, там бы и пристрелили.

– Костин вновь захохотал.

– А че, похоже. Так говоришь, побыстрее, да, ну ладно, будь, по-твоему.

Костин вскинул ружье, прицелился в Марата и выстрелил. Марат увидел пламя, вырвавшееся из стволов и почувствовал движение воздуха над головой, словно кто-то быстро провел ладонью, едва коснувшись волос. Из стены за его спиной вырвало кусок штукатурки, комнату наполнил грохот и сизый дым, в воздухе закружились клочья пыжа. Костин сломал ружье пополам и вставил новый патрон взамен вылетевшего. Когда звон в ушах несколько утих, Марат разобрал слова Костина.

– Промазал, надо же, не тот глаз закрыл, наверное. Повторить, что ли, а?

Марат разлепил губы, открыл рот, но чихнул, потом еще и еще.

– Будь здоров, – машинально сказал Костин.

Марат кивнул:

– Спасибо, из твоих уст это особенно приятно услышать. Но я хотел сказать, что повторять уже нельзя.

– Это почему же?

– Видишь ли, друг, мой, если во время казни приговоренный остается, жив, то его нельзя снова казнить, де-юре казнь уже состоялась. Например, если рвется веревка, то второй раз уже не вешают, так принято во всем мире. Устои, видишь ли, а их менять опасно.

Костин, слушавший Марата открыв рот, наконец, взял себя в руки и сказал:

– Ну, ты даешь, вот слушаю тебя и, прямо, оторопь берет от твоей наглости; да мне насрать на все твои устои, понял.

– Да, – серьезно сказал Марат, – причем это было видно с самого начала. С тобой каши не сваришь. Однако открой форточку, дышать нечем.

– Да пошел ты, козел, еще командовать здесь будет, – крикнул Костин.

– Я не командую, а прошу, – заметил Марат, – знаешь, пословицу – «перед смертью не надышишься» – так вот – осталось мне мало, а дышать здесь совсем нечем.

– Ладно, – буркнул Костин, – сразу видно, что ты не охотник, настоящему охотнику пороховой дым только в радость.

Он открыл форточку, и в комнату потянуло свежим морозным воздухом.

– Я, дорогой товарищ, в армии, в артиллерии служил, дыму наглотался на всю оставшуюся жизнь, – сказал Марат.

– А я погранцом был, – гордо произнес Костин.

– А-а, вот оно что, а я смотрю, физиономия твоя мне чем-то знакома, не тебе ли я в прошлом году в парке Горького морду набил, во время вашей всесоюзной гульбы, а?